Российско-украинские семейные: Отрезано от прошлого
В детстве ее отец каждый год ездил из России в Одессу. Дочь тоже планировала поездку туда. Затем началась война.
ойна – это всегда потеря. И я не только о жизни, здоровье, близких – этот тот кошмар, который сиюминутно разбивает тебя вдребезги. Есть еще другая потеря, которую не понимаешь сразу, но она мутным пятном вползает внутрь и начинает точить.
Die taz glaubt an das Recht auf Information. Damit möglichst viele Menschen von den Auswirkungen des Kriegs in der Ukraine lesen können, veröffentlich sie die Texte der Kolumne „Krieg und Frieden“ auch auf Russisch. Hier finden sie die Kolumne auf Deutsch.
Многие говорят, что с этой войной потеряли свое будущее и будущее своих детей, что на нас теперь клеймо изгоев, что гайки будут закручиваться все сильнее, что лживый показной патриотизм вытеснит достойное образование, карьеру и хлеб. Это все так. Но самое горькое для меня сейчас – потеря моего прошлого.
В разгар пандемии я начала разбирать старые семейные фото, письма и документы. Тогда я запланировала поездку в Украину. Там похоронены две мои прабабушки, лежат в братских могилах двоюродные деды, погибшие во вторую мировую. Я собиралась поехать, но подумала, что пока не лучшее время.
Оказалось, любое время было лучше того, что сейчас.
Журналист и видеопродюсер из Санкт-Петербурга
Больше всего я боюсь увидеть в новостях Одессу. Это город – мой несбывшийся сон, знакомый только по письмам и фотографиям. Там живет прошлое моей семьи, которое от меня навсегда отрезали. И если они начнут бомбить Одессу – они продырявят мне сердце.
Здесь вы можете подписаться на нас в Telegram, это бесплатно.
Фото из Одессы, 1950 год. По колено в море стоят бабушкины братья с женами, моя тетя – совсем еще девочка. Все светлые и счастливые: война закончилась, а значит, ничего плохого больше не случится. Другой снимок, 1961 год. Во дворе дома огромная семья: мой 9-летний отец, его бабушка, двоюродные братья и сестры. Папа рассказывал, что море, которое он впервые увидел под Одессой, – это самое яркое впечатление детства.
А еще персики, которые по ночам, падая, стучали по крыше. Через пол страны он ездил к родным почти каждое лето. И спустя много лет, когда ему исполнилось 60, он поехал туда снова, чтобы увидеть тот самый дом у моря, который уже давно продали и перестроили под гостиницу. Это был 2012 год, он успел.
Недавно на сайте местного одесского телеканала я нашла старый сюжет, 2015 года. Одной из героинь была 92-летняя женщина, жена моего покойного родственника. Я никогда не встречалась с ней и узнала только по имени. На видео она читала свои стихи о далекой российской деревне, ее маленькой родине, где я бываю каждый год.
Мне захотелось провалиться сквозь землю. Я понимаю, что в силу возраста она вряд ли еще жива, но ведь есть маленькая вероятность! И я хотя бы написала ей письмо, сказала, что о ней помнят, что на ее родине речка все так же вьется среди зеленых лугов. Но почтовое сообщение с Украиной не работает. Прости меня, тетя Софа, я не успела.
taz lesen kann jede:r
Als Genossenschaft gehören wir unseren Leser:innen. Und unser Journalismus ist nicht nur 100 % konzernfrei, sondern auch kostenfrei zugänglich. Texte, die es nicht allen recht machen und Stimmen, die man woanders nicht hört – immer aus Überzeugung und hier auf taz.de ohne Paywall. Unsere Leser:innen müssen nichts bezahlen, wissen aber, dass guter, kritischer Journalismus nicht aus dem Nichts entsteht. Dafür sind wir sehr dankbar. Damit wir auch morgen noch unseren Journalismus machen können, brauchen wir mehr Unterstützung. Unser nächstes Ziel: 40.000 – und mit Ihrer Beteiligung können wir es schaffen. Setzen Sie ein Zeichen für die taz und für die Zukunft unseres Journalismus. Mit nur 5,- Euro sind Sie dabei! Jetzt unterstützen
Starten Sie jetzt eine spannende Diskussion!