Деоккупированные города на востоке Украины: Поездка домой
Наш автор едет впервые после освобождения родного города туда. Его бабушка не хочет, чтобы ее эвакуировали.
Foto: Shannon Stapleton/reuters
Мой город деоккупировали 1 октября. Под российской оккупацией он был с 28 мая 2022 год. Четыре месяца у меня не было даже призрачной возможности туда поехать. И вот, спустя почти полтора месяца после освобождения города – я еду домой.
Die taz glaubt an das Recht auf Information. Damit möglichst viele Menschen von den Auswirkungen des Kriegs in der Ukraine lesen können, veröffentlich sie die Texte der Kolumne „Krieg und Frieden“ auch auf Russisch. Hier finden sie die Kolumne auf Deutsch.
Пустой автобус везет меня из Славянска через временный мост – предыдущий был взорван – и теперь его обломки выглядывают из реки Северский Донец. По обе стороны дороги виднеется лес, водитель говорит о том, что видит грибы прямо из окна. Мы оба понимаем, вряд ли сможем когда-нибудь погулять в этом лесу – он кишит минами.
Автобус везет меня по тому, что когда-то было городом. Вот пятиэтажка с подпалинами и черными дырами окон, а вот ряд разбитых домов. Железнодорожная станция, школа, детский сад, магазин – все разбито и разрушено. А ещё местами нет ни дорожных знаков или табличек с названиями улиц. Одни сняли еще до наступления российских войск, другие – повалило или сорвало взрывными волнами.
Здесь вы можете подписаться на нас в Telegram, это бесплатно.
Выхожу у своей школы, которая стоит без окон и крыши. Иду маршрутом, которым ходил десять лет – и узнаю его с трудом. Повсюду поврежденные дома, посеченные осколками двери с надписью “дети“, “люди“, “мирные“.
А вот и моя улица, вторая от черты города. Здесь еще меньше целых домов, поэтому либо дом разрушен вовсе, либо поврежден. Моему дому повезло больше – но несколько месяцев в оккупации без окон и без части крыши превратили его в нежилое помещение. В комнатах обвалился потолок, все вещи и книги пропали от влаги, а на полу лежит слой глины. Все ценные вещи, техника, украдены. Жить здесь больше нельзя. И даже если вложить много денег и средств в остатки дома – то в городе до сих пор нет ни света, ни газа.
Я собираю то, что можно увезти с собой – несколько книг, фотоальбомы, отцовскую икону, мягкую игрушку племянницы и ухожу. В этом доме больше нет ни жизни, ни даже намека на воспоминания о теплом и счастливом детстве. Когда-то этот дом построил мой дед – спустя шесть десятков лет его разрушили россияне. Как же я рад, что ни он, ни его сын – мой отец – не увидели этого.
Но дом – это ерунда по сравнению с жизнью человека. Я приехал в город, чтобы попытаться уговорить эвакуироваться мою старую бабушку. Ей 84, она отказалась эвакуировать весной перед российской оккупацией. Теперь я делаю вновь робкие попытки объяснить ей, что в Киеве ей будет лучше, что там есть электричество и отопление, но она отвергает все предложения. Она говорит мне, что если она уедет – то без неё этот дом тоже разграбят. Я не хочу говорить ей, что эта эвакуация, скорее всего, навсегда.
В итоге я ухожу ни с чем. Когда я пишу этот текст, происходит большая удача – мне удаётся купить и доставить для бабушки машину дубовых дров. Пока что это лучшая покупка за всю войну.
